Вот он ныряет на глубоком и, взявши в зубы веревку, с надувшейся горбом рубахой, неловко плывет. К ногам нарядного жениха с печи посыпались тряпичные куклы в ситцевых сарафанчиках и платочках. Отец запрягал запутавшихся в постромках, лоснившихся от дождя, напуганных грозой лошадей, нетерпеливо и беспокойно переступавших ногами.

Позывы: громкое «крю-крю-крю» или «кюрт-кюрт-кюрт» (часто в полете). В воздухе держатся небольшими стайками. Ай да петух! — говорит он, сидя на корточках, выказывая сплошные белые зубы, в солдатской набекрень бескозырке и парусиновой, пузырем ставшей на спине рубахе.

И вижу, как рвется веревка, как падает в огонь мужик, вижу его страшное, заросшее бородою освещенное пожаром лицо и от охватившего меня ужаса кричу, кричу… Жили мы в осековской лесной конторе, под Калугой. На полу, освещенная мерцающим светом, в синей тени, стоит на коленях мать. Я вижу ее спину, распущенные по плечам черные волосы. Я закрываю глаза, и от огонька к ресницам в темноте бегут и бегут, дрожат золотые стрелы-лучи.

Кланяйся, сучий сын, в землю!.. Рассказывали, что в кои-то веки дед Коншина — смекалистая голова! В калужские Осеки, образцовое лесное имение Коншина, наезжали изредка ученые люди. Не раз приезжал и жил у отца известный по тем временам ученый-лесовод Турский. Все-то, бывало, по лесу ходит, в клеенчатую книжечку пишет, — рассказывал о профессоре Турском отец. — Остановится над лесным ручьем, бросит в воду бумажку и на часы смотрит.

в поисках пристанища

Говорится в них о вершках и бревнах, о хозяйских рублях и копейках, о том, как под тяжестью коншинских миллионов трещали привычные шеи смоленских голодных мужиков. Еще неотделим я был от матери, от бережных ее рук в начальные дни моего существования. По словам самой матери, я родился в солнечный день. Если верить приметам, жизнь моя должна быть счастливой.

Сам теперь видишь: в куклы играет! Не взглянув на приезжих (на двор к деду нередко заглядывали и настоящие купцы), мать принесла овес, остановилась перед гостями — в руках совок с золотым зерном. В коншинских Осеках под Калугой мы прожили три года. Потом из Смоленской губернии приехал старший брат моего отца, тоже служивший у Коншиных, и уговорил отца перебраться на родину.

Мне ничуть не было больно, но непереносимой показалась первая в моей жизни обида (и впоследствии болезненно чуток я был к несправедливости и обидам). Надолго осталась во мне горечь первой и, казалось мне, невыносимой обиды, которую нанес мне отец, никогда не наказывавший меня и ни в чем никогда не упрекавший.

Состязание в силе

Мать гребнем чесала распущенные волосы и вдруг, засмотревшись, уронила руку. Очнувшись, она положила мою голову себе в колени, и в моих волосах быстро пробежали ее пальцы. Помню позднейшее, когда тверже и быстрее стали ноги, окрепли руки, иным, многообразным стал показываться окружавший меня зеленый и солнечный мир. Отрывочное осталось в моей памяти от тех времен.

Трещина в асфальте

Навязавши веревки и приготовив невод, мужики лезут в воду. Передом идет деревенский заядлый рыболов, длинный и кривой Артюшонок. Невод точно сам собою сползает за ними в воду, прижимая траву и волоча мокрый песок. Мокрые поплавки ныряют и вновь показываются над водою. Тащат молчком, изредка переругиваясь.

Изумрудный — топоним: Казахстан Изумрудный бывший посёлок, с 2006 года село Изумрудное в Абайском районе Карагандинской области. Открытые степи, лесостепь с оврагами, балками, вблизи обрывистых берегов рек. Гнездятся в норах по обрывам, колониями.

Города, селения, старые высокоствольные разреженные леса, опушки лесов, обрывы рек. По всей территории, в теплое время, улетают рано — в августе, прилетают поздно. Украина, к западу до Молдавии, к северу — до Киева, Конотопа, Воронежа; по Волге до Саратова, в Заволжье до Бузулука; по Уралу до Верхнеуральска.

Готовятся к печати

Я тянусь к свету, прутом изгибаюсь на руках, бью мягкими кулачками и смеюсь, смеюсь. Сивый, — говорит он, подбрасывая меня под потолок и смеясь, — смотри, Сивый заяц, Москву!.. Я бросаю свои игрушки и с бьющимся от волнения сердцем жду. Вот с последней повозки, стукнув о землю тяжелыми сапогами, ловко соскочил молодой солдат.

Book: Загадки остались

Я стою очарованный, онемевший от восторга и любви к этому веселому, теплому, зубастому человеку. Чтобы ответить ему, я бегу хлопотливо, спотыкаясь обутыми в желтые башмачки ногами, в комнату, где накрыт стол, тащу за конец скатерти, со скатерти падают на пол сахарница, хлеб, печенье.

Настойчивые поиски

Дядя смеется, пускает дым и звенит ложечкой. В этих отдаленных воспоминаниях я не могу отличить яви от сновидений. Какой-то мужик в посконной, распояской, рубахе завязывает высокий, накрытый рогожею воз. Мужик сопит, упирается, изо всех сил тащит затягивающую воз веревку.

Я смотрю на сохранившуюся уже пожелтевшую фотографию, где на березовом бутафорском пне сидит, подобрав в башмачках ноги, одетый девочкой мальчик. В те времена купеческой славой еще гремела Калуга.

Своих московских хозяев отец видывал редко. Раз или два в зиму являлся он в Москву к старику Коншину, владельцу калужских Осеков. Жил Турский у нас в конторе, запросто спал на полу, подчас не снимая болотных сапог, рубаху не менял неделями. Слабые воспоминания о тех, давно минувших временах раннего моего детства поддерживают немногие оставшиеся после отца письма и старые бумаги.

И, двигая всем своим смеющимся потным лицом, перебирая пальцами, начинает дуть в свистульку-петушка. Мать, подоконник с прозрачными капельками смолы, синее небо сливаются в блаженное ощущение тепла, света и удовольствия.

Читайте также: